— Михаил Иванович, вы на празднике 100-летия МГО ВОГ выступили со словами, что в молодости не раз сталкивались с глухими у Театра мимики и жеста. Можно поподробнее, что и как?
— В начале 80-х после института я поступил на работу в оборонное предприятие, которое находилось на Щелковском шоссе. Жила наша молодая семья в ведомственном доме на 7-ой Парковой улице недалеко от Театра мимики и жеста. И поэтому очень часто, гуляя с сыном или по дороге в магазин, я наблюдал, как собирались глухие у входа в этот театр и обсуждали между собой с помощью рук какие-то темы.
А ещё в то время я был комсомольским лидером. И однажды был как представитель Первомайского райкома комсомола на комсомольском отчётно-выборном собрании городского общества глухих. И я видел, как люди обсуждают животрепещущие темы – не голосом, а руками. Но насколько они были заинтересованы, насколько коммуникабельны, насколько они любили жизнь и хотели сделать её лучше! Более того – именно тогда я впервые увидел, как поют глухие!
— Жестовые песни? На комсомольском собрании?
— Именно так. Собрание проходило в вашем театре. Заиграла музыка, и на сцену вышли и вот так – руками… меня очень впечатлило! Потом я бывал в Театре мимики и жеста на спектаклях. К сожалению, не помню уже, на каких именно, но у вас ставили много классики.
А потом жизнь менялась… В лихие 90-е работал замом председателя Московской федерации профсоюзов. И мы, между прочим, занимались проблемами сурдопереводчиков, которые работали на предприятиях, использовавших труд неслышащих людей. У нас в штате федерации был человек, который отвечал за их обучение и недопущение увольнения. Помню, что самым крупным по количеству глухих работников и помогающих им переводчиков предприятием был завод ЗИЛ.
Жизнь шла дальше. Я стал депутатом Московской городской думы и возглавил Комиссию по социальной политике и трудовым отношениям. Вместе с этим у меня ещё теснее выстроились взаимоотношения с обществами инвалидов, и в частности – с московской организацией глухих. Так что мое выступление на 100-летие организации было совсем не случайным.
— То есть Вы тесно пересекаетесь с главой МГО ВОГ Владимиром Базоевым?
— С Владимиром Заурбековичем я пересекаюсь регулярно. Я как председатель комиссии по соцполитике отметил бы его очень положительную роль в создании программы по социальной защите инвалидов. Я помню, как несколько лет назад как раз накануне разработки первой московской программы по социальной поддержке, мы с ним изучали опыт Берлина – в составе делегации от Москвы. В Германии – одна из самых эффективных систем поддержки инвалидов, в том числе и глухих. И мы с Владимиром Заурбековичем там, в Берлине, уже обсуждали, что стоит внести в разрабатываемую программу. Мы пересекаемся в рамках заседаний думской комиссии, а ещё – на заседаниях Координационного совета по делам инвалидов при мэре Москвы. Ведь мы оба – члены этого совета. Ну и на других городских мероприятиях. При встречах мы не просто общаемся, но и стараемся обсудить ту или иную проблему.
Например, всегда у нас было серьёзнейшей проблемой – обеспечение техническими средствами реабилитации. Особенно сейчас, когда в связи с кризисом импортные ТСР подорожали. Надо добиваться, чтобы от этого не пострадали инвалиды. И здесь у нас по этому вопросу очень тесные контакты с Департаментом соцзащиты, с Петросяном…
— То есть депутаты Мосгордумы и в самом деле могут воздействовать на Департамент соцзащиты?
— Вы знаете, вот, скажем так, мне лично не надо воздействовать на Петросяна. Потому что он так же, как и я, а, может, и гораздо лучше понимает проблему. Воздействовать нужно на то, чтобы разрабатывались чёткие и проработанные и востребованные инвалидами программы. При их разработке мы обязательно их обсуждаем в Мосгордуме, вносим свои предложения. Ни одно из предложений, которое высказывает депутат, не может так просто быть отброшено чиновником правительства. Ещё такой момент: для того, чтобы заработала программа, нужны средства. Размер средств, бюджет города утверждают именно депутаты Мосгордумы. Так что, поверьте, у депутатов есть возможность определять суть и успешность той или иной программы.
— Кстати, по поводу ТСР. В прошлом году за слуховой аппарат давали компенсацию 60 тысяч рублей. Сейчас кризис. Импортные СА подорожали чуть ли не в полтора-два раза. Но стало известно, что компенсация за СА уменьшили до 38 тысяч рублей…
— Вы называете 60 и 38 тысяч, так? А скажите пожалуйста, какова цена у этих аппаратов? Разная, верно. Так получилось, что в нашей семье, среди родственников, есть человек с нарушением слуха. Встал вопрос о приобретении слухового аппарата, и я посмотрел: сколько стоят эти приборы. Есть импортные аппараты и по 120 тысяч, и по 200 тысяч. Замечательно! Но есть и наши российские аппараты, цена которых в среднем – 30 тысяч. Вы говорите, что они плохие, некачественные? Но как можно это утверждать, если их не покупают, не сравнивают? Моя родственница сказала, что не хочет аппарат-заушину, а хочет такой, чтобы скрывался в ухе.
— Внутриушной.
— Да, внутриушной. Чтобы его никто не видел. Я говорю: извините, слуховой аппарат не для красоты, и что стесняться, если плохо слышишь? И вообще, я вижу проблему в другом. Надо не деньги давать на закупку сверхдорогих иностранных аппаратов, а добиваться того, чтобы наши аппараты по качеству и комфорту не уступали.
— То есть, получается, что эти ограничения компенсации – для поддержки отечественного производителя?
— Для поддержки наших производителей – раз. Независимость здоровья наших людей от от иностранцев и их цен – два.
— Заушные аппараты уже уходят во вчерашний день. Наши отечественные производители собирают СА из импортных комплектующих. Лишь корпуса сами делают. И выпуск внутриушных аппаратов они не освоили.
— Скажите, в чем разница между заушным и внутри ушным аппаратом?
— Ну, например, заушину надо оберегать во время дождя. Микрофон в заушине открыт всем ветрам, и часто гул ветра в микрофоне заушины забивает звуки. Направление воспринимаемого звука во внутриушном более естественно. Заушный аппарат тяжелее, да и с эстетической точки зрения достаточно сомнителен…
— Что ж, значит надо вам подавать предложения, чтобы мы в думе могли внести изменения в положения. Всё должно быть прописано не абы как, а конкретно, подробно, без каких-либо неопределённостей.
— Есть еще такой момент несправедливый. Чем мощнее СА, тем он дороже. Для слабослышащего, которому достаточно легко общаться и встраиваться в общество, достаточно «лёгкого» недорогого СА. Сумма компенсации полностью покрывает покупку такого аппарата, даже двух. Человеку с сильной потерей слуха необходимы мощные СА, причем обязательно по одному на каждое ухо. Если взять самый мощный даже отечественный заушный СА от фирмы «Исток-Аудио» — он стоит сейчас 45 тысяч, но у «Истока» эта модель единственная, и подходит не всем глухим. Импортные мощные СА для глухих как раз и стали стоить сейчас от 80 тысяч до 200… Никакой компенсации не хватит. Выходит, что глухому адаптация в общество обходится не в пример дороже слабослышащему.
— Значит, инициатива должна исходить от вас, от вашего общества. Вы должны выходить на нас, депутатов и правительство, с предложениями о дифференциации стоимости СА для разных категорий неслышащих людей. Чтобы тот, кто нуждается в мощном аппарате, получал один размер компенсации, а кто имеет хорошие остатки слуха – другую сумму. В программах реабилитации по поводу слуховых аппаратов как написано?
— Просто «слуховой аппарат»…
— А почему? Надо было ввести тех, кто прописывает такую норму, в курс дела о том, что существует потребность в разных слуховых аппаратах. Если бы в ИПР писали не общие слова, а более чёткие указания, то такого рода уравниловки можно было бы избежать. Если бы с этим предложением обратились к нам, депутатам, то мы бы поддержали ваши требования.
сейчас получается следующее: департамент соцзащиты закупает слуховые аппараты по конкурсу. К этому аппарату предъявляются, скажем так, усреднённые нормы, удовлетворяющие опять-таки усреднённым медицинским требованиям. Конкурс выигрывает та компания, которая может предложить самую дешёвый вариант, соответствующий требованиям. Стоимость самого дорогого аппарата, который предлагает выигравшая компания, равняется стоимости максимальной компенсации, которую можно получить, покупая СА самостоятельно.
— Получается, что в прошлом году выиграла компания, которая предложила СА за 60 тысяч, а в этом – компания, которая продаёт такие СА за меньшую сумму – за 38 тысяч?
— Возможно. Ведь цены на электронику изменяются. Усреднённый аппарат с усреднёнными возможностями за минимальную цену. Поэтому я бы предложил вашему обществу выступить с предложениями о более чёткой дифференциации моделей аппаратов, предназначенных для той или иной потери слуха и о более чётком прописывании модели аппарата в ИПР. С поддержкой депутатов можно внести конструктивные изменения в положение о ТСР.
— Вообще-то, дело в том, что ДСЗН согласовывал с МГО ВОГ положение о компенсации за телевизоры и мобильники, а вот по поводу изменений компенсаций за СА нас просто поставили перед фактом – 38 тысяч и будьте здоровы!
— Общества инвалидов для того и существуют, чтобы не ждать, когда к ним придут согласовывать, а – требовать и добиваться. А если не получается достучаться до представителей исполнительной власти, то, я уверен – с депутатами, совместными усилиями, можно добиться успеха. Во властных коридорах у вас нет врагов, всегда можно выработать общую обоснованную точку зрения.
– По поводу властных коридоров. Можно вопрос не в тему? Почему про Государственную Думу полно ходит анекдотов, её депутатам не верят, над её депутатами смеются, а вот про Московскую городскую думу – ничего? Всё тихо-мирно.
— Во-первых, что нам показывает телевидение? Правильно, оно нам показывает Госдуму как компанию бездельников. Полупустые залы, кто присутствует – нажимает кнопки голосования за других. Естественно, у зрителей складывается определённое мнение. Во-вторых, Госдума – это большей частью политическое образование, в ней идёт борьба партий, что превращает Думу в сцену для политических шоу. Хотя, на самом деле, Госдума работает и работает серьёзно, может, и ошибаясь кое-где. Ведь это нелегко – устанавливать правила и нормы управления Россией.
А в Московской городской думе ситуация иная. Политика у нас вообще на заднем плане, мы больше – хозяйственники, решаем насущные проблемы города. И ещё – у нас, в отличие от Госдумы, запрещено голосовать за отсутствующих.
— И последний вопрос, Михаил Иванович. Когда вы стали депутатом, почему вы пошли именно в социальную сферу?
— Вы знаете, это такая, видимо, судьба. Я работал в комсомоле, в профсоюзах – и везде общение, общение с людьми, содействие решению их проблем. И поэтому, хотя я планировал всю жизнь отдать технике, и считался неплохим специалистом, но всё-таки стал работать с людьми. Можно сказать, я приобрел вторую специальность социального направления. Я хорошо помню 90-ые годы, когда все рушилось, и общение с людьми оказалось для меня более важным, чем успехи в технической деятельности. Я приобрёл определённые навыки, и когда я стал депутатом, то эти навыки весьма пригодились. Если есть доверие людей, то и работа ладится.
